— Да, был бы.

— А может быть, не был бы?

— Может… — сказала девушка и совсем смутилась.

— Вспомните, Кира, может быть, было что-то приметное в его внешности, голосе? — настойчиво спрашивал Никитин.

— Знаете, мы наших клиентов почти не видим. Только руки… Постойте! Руки!! У него были желтые пальцы, — вдруг вспомнила Кира. — И на мизинце длинный, вот такой ноготь, — девушка показала, какой был ноготь у отправителя бандероли.

Повеселевший Никитин пожал руку девушке и сердечно поблагодарил ее за помощь.

— За мной, Кира, билет в Большой театр, на днях привезу вам. Еще раз большое спасибо! — сказал Никитин и простился с ней. Взяв такси, он поехал к полковнику: опозданий Каширин не терпел, а до назначенной встречи оставалось только двадцать пять минут.

Пока такси мчалось по улицам или подолгу выстаивало у светофоров в длинной веренице машин, Никитин, мысленно подводя итоги дня, сосредоточенно думал: «Гуляев знает английский язык, хотя по своим анкетно-биографическим данным знать язык не может.

Гуляев имеет пишущую машинку. Нельзя с уверенностью сказать, что письмо Фрэнку и шифровку, найденную в бандероли, печатал он, но уже твердо можно считать, что бандероль отправлял Гуляев: у него пожелтевшие от фотографических химикалий пальцы рук и на мизинце длинный ноготь, которым старик поднимал из кюветы прилипшие фотоотпечатки», — так думал Никитин, и дальнейшая линия действия ему уже представлялась ясной: надо немедленно, сегодня, выехать на Смоленщину в деревню Всесвяты, чтобы уточнить биографию Гуляева.

Когда Никитин доложил полковнику все обстоятельства дела, тот согласился с его выводом.

Каширин позвонил генералу и попросил принять его. Получив согласие, он спустился вниз, а Никитин прошел в фотоотдел и попросил срочно сделать репродукцию с фотокарточки Гуляева.

Через пятнадцать минут негатив из ванны со спиртом поступил в сушильный шкаф, а еще через десять минут на станке контактной печати было отпечатано десять фотографий. Никитин не стал дожидаться, пока они высохнут, и, захватив оригинал фотокарточки, поспешил к полковнику. Каширин его ждал.

— Сергей Васильевич, — сказал Никитин, — я воспользовался вашим отсутствием и сделал копии с фотографии Гуляева. Не считаете ли вы целесообразным передать эти снимки в отдел архива, а вдруг этот Гуляев — наш старый знакомый.

— Возможно, — согласился полковник, — где фотографии?

— Они в сушке, их вам доставят сегодня же.

В кабинет, постучав, вошел капитан Гаев. Он вручил Никитину бронь на скорый поезд до Смоленска.

30. За бутылкой вина

Был поздний вечер, когда Трофим Фаддеевич услышал знакомый стук в комнату. Он с трудом оторвался от книги и пошел открывать.

Гуляев теперь был здесь частым гостем, он запросто забегал на огонек посидеть за стаканом чая, поговорить о том о сем. Ступин привык к нему и, когда Сергей Иванович не появлялся у него несколько дней, даже скучал.

В субботу на этой неделе они оба готовились поехать в ночное на рыбалку, поэтому Ступин уже давно поджидал приятеля. Потом, изнемогая от ожидания, взялся за книгу и невольно увлекся — это были рассказы, написанные капитаном китобойного судна.

Гуляев пришел оживленный, принес бутылку отличного кагора и коробку мармеладных конфет. Он знал, чем угодить старику: Трофим Фаддеевич был сладкоежка, любил сладкое, тягучее вино и конфеты.

Друзья уселись за стол, детально обсудили предстоящую поездку, и когда хозяин, выпив к тому времени стакан предательски крепкого вина, немного захмелел, Гуляев неожиданно обратился к нему с просьбой.

От просьбы Гуляева хмель у Трофима Фаддеевича мгновенно пропал, и он долго смотрел на своего приятеля, как будто бы видя его впервые.

— Как же так? Как же так? Или я того, хватил лишнего. Винцо-то крепкое, мне и померещилось, а? — с надеждой спросил хозяин.

— Нет, Трофим Фаддеевич, вам не померещилось. Я действительно прошу вас достать мне эти документы, — любезно, но очень твердо сказал Гуляев.

— Повторите, Сергей Иванович, какие документы? — все еще не веря собственным ушам, переспросил Ступин.

— Меня интересует штатное расписание или фонды зарплаты по известному вам объекту.

— Вы шутите, Сергей Иванович, зачем это вам? — спросил Ступин. Он улыбался, но холодок страха уже пробрался к его сердцу.

— Не ваше дело, Трофим Фаддеевич. Сведения эти мне нужны, и вы их мне достанете, — так же твердо сказал Гуляев.

— Как же так, Сергей Иванович, я кассир, у меня таких сведений нет, и… и… и… быть не может!..

— У вас их нет, но они есть у старшего инспектора по контролю за фондом зарплаты. Вы приятель Астахова, запросто заходите к нему в кабинет, вы возьмете их завтра, уходя с работы, а на следующий день вернете обратно.

Слова Гуляева расплывались в его сознании, точно большая чернильная клякса. Потом из хаоса черных пятен, мелькавших у него перед глазами, выплыло одно, это пятно стало словом, маленькое слово росло все больше и больше и зачеркнуло все перед ним: «украсть!» Он прочел это слово, едва шевеля губами, неразборчиво, еще сам не понимая смысла его; потом сказал вслух:

— Как же это… украсть?!

— Да, украсть, — жестко сказал Гуляев.

— Я работаю сорок лет и никогда, ни одной копейки…

— А тысячу рублей вы украли…

— Какие тысячу рублей?! — искренне удивленный, переспросил Ступин.

— Вы украли тысячу рублей. У вас не было недостачи в кассе, а вы приняли эти деньги, вот ваша расписка, — с насмешкой сказал Гуляев, показывая ему документ. — Вы получили от меня подарок стоимостью в тысячу рублей. Вы что, легкомысленная девка, чтобы принимать такие подарки?!

— Как же это? Это подарок… — бессвязно лепетал Ступин.

— Это аванс за вашу услугу. Принесете документ, получите еще три тысячи. Не принесете — пеняйте на себя. Прокурору станет известно об этой тысяче рублей, — сказал Гуляев, налил себе полстакана вина, выпил его маленькими глотками, встал и пошел к выходу. У двери он обернулся и добавил:

— Завтра в шесть часов вечера я приду к вам за документами, а в десять часов вечера верну их вам обратно.

Когда набежавший ветер хлопнул рамой окна, Ступин вздрогнул и осмотрелся. Казалось, что все это было страшным сном. Гуляева в комнате не было, но стакан, из которого он пил вино, стоял здесь, на столе. Крупная зеленая муха хлопотливо сновала в коробке с мармеладом.

И Ступину стало страшно. Какая-то темная, непонятная сила ворвалась в его жизнь, такую простую, спокойную и чистую. — «Чистую? — задал он себе вопрос. — А тысяча рублей?»

Ступин вскочил, зачем-то надел на голову серую, давно отслужившую свой век шляпу, бросился к двери, потом медленно вернулся назад, сел в старенькое отцовское кресло, вскочил опять, взглянул в окно, в